Н. Т. Пахсарьян

К проблеме изучения литературных эпох: понятия рубежа, перехода и перелома

На вопрос о том, что значит понятие «рубеж эпох», по существу, ответил некогда академик Д.С. Лихачев в своей статье «Два типа границ между культурами». Позволю себе пространную цитату: «Понятие границы в культуре несет в себе нечто таинственное. Что это – полоса общения или, напротив, стена разобщенности? Очевидно – и то, и другое. Как область наиболее интенсивного общения культур, она знаменует собой наиболее творческую сферу, где культуры не только обмениваются опытом, но и ведут диалог, по большей части обогащающий друг друга, но иногда и стремящийся к сохранению собственной обособленности»[1]. В то же время  - это самый общий ответ на вопрос, который в историко-литературном плане требует существенных уточнений. Ведь ни понятие «эпохи», ни понятие «рубежа, границы» не обладают устойчивым и однозначным смыслом, тем более что этими понятиями пользуются и историки, и культурологи, и философы, и литературоведы. В литературоведческом обиходе мы говорим, например, об эпохе средневековья и эпохе «Серебряного века», об эпохе Возрождения и эпохе романтизма, об античной эпохе и пушкинской эпохе, не всегда отдавая себе отчет в разных объемах, которые приобретает это понятие в данных и им подобных словосочетаниях. Следовало бы обратить внимание и на то, что, даже если признать очевидное метафорическое содержание терминов «пушкинская эпоха» или «Серебряный век» (длительность которого, как известно, гораздо короче века как историко-хронологической единицы), то все же остается значительное различие между такими, например, вполне литературоведчески и исторически строгими понятиями, как «эпоха средневековья» и «эпоха Возрождения», или «XVII век» и «Новое время». Здесь мы называем, по существу, два типа эпох – цивилизационную, стоящую в ряду «Античность, Средневековье, Новое время» и т.д., и историко-культурную, входящую в ряд понятий «Возрождение, XVII век, Просвещение» и т.п.. Ряды пересекаются: так историко-культурная эпоха Ренессанса являет собой поздний этап большой цивилизационной эпохи Средневековья[2], а «XVII век» – самостоятельная историко-культурная эпоха, входящая, вместе с «эпохой Просвещения» и «XIX веком» в исторически более протяженную эпоху нововременной цивилизации. Соответственно, различными предстают и рубежи эпох. В самом общем виде их можно дифференцировать по резкости, интенсивности и темпам историко-культурных изменений на «переломные» и «переходные». В данном случае эти понятия предлагается понимать не как синонимичные: перелом – резкое, быстрое, внезапное изменение (сколь бы долго оно подспудно не вызревало в той или иной культуре), переход – постепенная, медленная, порой незаметная эволюция. И рубежи историко-литературных эпох дают нам примеры того и другого: так, граница между Возрождением  и XVII веком являет собой образец «перелома», ибо это не только и не просто изменение жанрово-стилевых принципов в литературе под воздействием «внешней эрозии» (М.Фуко), с одной стороны, и внутренней эволюции, с другой, а трансформация картины мира, принципов мышления (научного, но и художественного), изменение концепции человека и мира, уклада жизни отдельного индивидуума и общества и т.д. А, скажем, рубеж между XVII и XVIII веками представляет собой образец «перехода»: сдвиги, происходящие в мироощущении человека в этот период, не меняют кардинально картины мира, Новое время продолжает свое становление, философская и художественная эволюция строятся на компромиссном стирании противоречий между старым и новым. Заметим, что свойством «переходности», поэтому, могут быть наделены не только рубежи эпох, но и сами эпохи (например, Возрождение, или – по-другому – XIX век). «Перелом» в определенных случаях включает в себя «переход», можно сказать, осуществляется внешне как «переход», точнее, «исход»: так, кардинальный историко-культурный сдвиг на рубеже античности и средних веков очевиден, бесспорен, но где хронологически он фиксируется, в какой точке времени осуществляется перелом, установить вряд ли возможно. Кроме того, в типологии «эпох» и «рубежей» следует учитывать и предложенное ведущими учеными ИМЛИ деление историко-культурного процесса на три большие «эпохи» (по аналогии с концепцией исторических «эпох большой длительности» («longue durée”) Ф.Броделя): а) дорефлективного традиционализма (мифопоэтическую эпоху), б) рефлективного традиционализма (нормативную эпоху), в) индивидуального творчества (эпоху историзма). Рубежи между ними – иные, нежели те, о которых уже говорилось: античность и средневековье, Возрождение и Просвещение попадают здесь в единую эпоху традиционалистского творчества и на первый план выходит рубеж между XVIII и XIX веком, точнее, тот перелом, переворот в художественном сознании, который происходит при разрушении старой риторической системы словесности[3]. Необходимо вспомнить и типологию М.Фуко, выделяющего в европейской культуре, начиная с ХVI века, три «эпистемы»: ренессансную, классическую (XVII – XVIII вв.) и современную, акцентируя, соответственно значение границ между ХVI – XVII и XVIII – XIX вв. Так возникает целая система различных «рубежей», подходы к изучению которых должны быть, по-видимому, дифференцированными. Ведь «пограничность» может даже стать конституирующим принципом историко-культурной эпохи: период рубежа XIX – начала ХХ вв. несомненно обладает определенной философско-эстетической целостностью, закономерно обусловившей выделение этой культурной эпохи в отдельный предмет исследования.                

Соответственно, вряд ли возможно установить единый, универсальный принцип, по которому происходит смена эпох. Изменения культурно-исторических парадигм всякий раз происходят по-особому, хотя отдельные закономерности этого процесса филологическая мысль способна установить и устанавливает. Одной из таких более или менее общих закономерностей следует, по-видимому, считать чрезвычайное разнообразие и разнонаправленность художественных тенденций, которыми отмечены историко-культурные «рубежи», спутанность тех, говоря словами Бальзака, «связей, узлов, сцеплений», которые существуют в этот период. Но констатация сложности историко-культурного пограничья не освобождает нас от необходимости «распутывать» его узлы. Другое дело, что сводить процессы бурного умирания/становления разнообразных художественных явлений на историко-культурных рубежах к прямолинейно-телеологической схеме «углубления реализма», как это не так давно представлялось, было бы неверно. Скорее, в процессе эволюции культурных, в частности, литературных парадигм, мы можем наблюдать своеобразное «расширение культурной Вселенной», т.е. все большую пестроту и разнонаправленность художественных устремлений «рубежей» и «эпох».

Еще одной достаточно устойчивой закономерностью историко-культурных парадигматических трансформаций является, думается, своеобразный синдром «начала»: поиск истоков собственной культуры не в непосредственном, «вчерашнем» прошлом, а в далеком, забытом или прежде маргинальном, игнорировавшемся непосредственными предшественниками (так, гуманисты Ренессанса «разглядели» античность сквозь толщу веков, которые они сами назвали «средними»; романтики «открыли» средневековье и барокко; реалисты «через голову» романтиков вновь обрели XVIII век – Стендаль, Теккерей и т.д.). Иногда эта жажда новизны и начала обретает формы практически тотального отрицания традиций, как в авангардных течениях ХХ века, но и этой акции «сбрасывания с корабля современности» наследия прошлого можно отыскать исторические аналоги – в раннем средневековье (по отношению к античности) или в Просвещении. Перестройка историко-культурной парадигмы, даже оформленная внешне как последовательное отрицание старого, оказывается на деле поглощением и «перевариванием», т.е. перераспределением, переакцентуацией, синтезированием предшествующего культурного материала. Наибольшую трудность для исследования представляют именно эти процессы постепенного «вбирания» в себя предшествующей традиции и ее перерождения (воз-рождения) в ходе становления новой художественной системы, но как раз они, по верному замечанию Ю.М.Лотмана, и обладают «мощной силой прогресса»[4]. «Рубеж эпох» – это всегда «царство хаоса», понимаемого как «мир бесконечных возможностей» (Л.Столович). Процесс постепенной смены культурных парадигм включает в себя определенный сгусток возможных, потенциальных, содержащихся в зародыше, в свернутом виде тенденций, которые могут получить свое полноценное развитие далеко не сразу, обладают некоей, если можно так выразиться, отстроченной актуальностью. И в этом смысле рубежи эпох всегда играют роль «мостов» между различными мирами культуры, а не только роль границ, выявляющих их отделенность, даже отдаленность друг от друга.

Наконец, еще одной общей закономерностью смены историко-культурных парадигм является, как кажется, их системность, глубокая взаимосвязь всех социально-исторических, нравственно-психологических, философско-эстетических трансформаций  и жанрово-стилевых перемен. Несводимость процессов художественной перестройки к историко-социальным трансформациям не означает их полной автономности: так, например, мы справедливо отвергаем сегодня примитивное, вульгарно-социологическое деление романтизма на революционный и консервативный, но не можем не замечать тех глубоких созвучий, которые возникают между «революцией социальной» и «революцией романтической» (А.В.Карельский).

Разумеется, наш диалог с другой культурой, другой эпохой конструируется нами самими, и часто мы ищем в других временах культуры ответы на те вопросы, которые задаем ей сами, а не на те, которые эта эпоха задавала себе самой. И, однако, вряд ли мы можем сказать, что, когда одна культура вопрошает другую, неизбежно возникает диалог «радикально недиалогичных собеседников» и нам не дано пробиться сквозь собственный культурный опыт к пониманию других культур – хотя бы потому, что то, что входит в понятие «собственной культуры» или «современной культуры», включает в себя освоение прошлого этико-эстетического наследия, слагается во многом из кирпичиков прошлого, из «цитат», что так явно демонстрирует постмодернистское художественное мышление. По-прежнему остается в своей методологической силе принцип историзма: он позволяет нам узнать прошлую историко-культурную эпоху наиболее адекватно, если нас интересует именно она сама, в ее культурном своеобразии и неповторимости.       

ПРИМЕЧАНИЯ