Наталья Пахсарьян. Элементы романного повествования в "Авантюрах барона Фенеста"

О жанровой сложности «Авантюр барона Фенеста» (1617-1630), о разнообразии определений, которые даёт им литературоведческая наука, уже приходилось говорить[1]. В структуре произведения д’Обинье проявляется усвоенный автором опыт философских диалогов, традиций ренессансной новеллистики (Маргарита Наваррская), комической ренессансной литературы (роман Рабле), «бесед». Автор использует также принципы, родственные сатире и реально-бытовому роману начала XVII в. Диалогическое повествование «Авантюр» без авторского обрамления создаёт сложное соотношение эпического и драматического начал.

Творческий замысел автора – воссоздать диалог-спор двух нравственно-социальных типов людей: провинциала и придворного. д’Обинье стремится воплотить в этом споре актуальные конфликты начальной эпохи консолидации абсолютизма, ставшие основой противоположных жизненных философий – «быть» и «казаться». Политическая, идеологическая позиция протестанта д’Обинье в годы мирного правления Генриха IV, а затем – Людовика XIII отражала сложность и противоречивость гугенотского движения во Франции, сочетающего передовые и реакционные тенденции. Верно подмечая и осмеивая пороки новой действительности, д’Обинье противопоставляет ей не только идеализированное прошлое, но и некоторые положительные черты современности. Образы Эне и Фенеста ещё несут на себе следы прямой персонификации конфликта. Но, переводя этот конфликт из плоскости политической в морально-психологическую, д’Обинье передаёт в диалоге не столкновение двух абстрактных позиций, что свойственно философским диалогам, памфлетам в диалогической форме, а двух характеров, и создаёт тем самым художественное обобщение. При этом автор изображает не только современные по сути типы людей и конфликты; время, место его повествования, сами персонажи – современны, а не отнесены в прошлое, как у д’Юрфе, и не «замаскированы» под античность, как будет в романах светского крыла барокко. Комическое изображение современности, попытка создать художественное обобщение в жизнеподобной форме сближают «Авантюры» с реально-бытовым романом Сореля «Комическая история Франсиона», который создавался вслед за произведением д’Обинье (1623).

Основной конфликт произведения, наследующего традиции назидательных диалогов, обусловливает антиномичность повествования: обычные бытовые синхронного романного времени (прогулка, обед, игры и т.д.) и авантюрная (но сниженная) стихия рассказов-анекдотов, которыми обмениваются герои. Система реально-бытовых подробностей предвосхищает атмосферу романов Сореля и Скаррона. Д’Обинье организовывает синхронное повествование во времени, чего не было в «беседах»: предельная хронологическая локализация (matinee, soiree) позволяла абстрагироваться от времени самих диалогов. В «Фенесте» бытовые события, вторгающиеся в разговор героев, - это попытка придать ему правдоподобие устной беседы, ограниченной временными рамками. Этот же принцип сохранит и Сорель (кн. 4, 6 «Франсиона» и др.).

Стремление к правдоподобию у д’Обинье (как и у Сореля, а затем – Скаррона) сочетается с тем, что автор часто использует в изображении современности давнюю литературную традицию, охотно прибегая к литературным реминисценциям – из Рабле, Маргариты Наваррской, раннего плутовского романа[2]. Так проявился один из аспектов книжности художественного мышления писателя, завещанной Ренессансом.

В основе интерпретации д’Обинье старых комических ситуаций – единый принцип (в этом – одно из проявлений раннего классицизма): это способ обнаружить в разнообразных человеческих поступках два определяющих мотива – «быть» или «казаться».

Возникшая ещё в эпоху Ренессанса[3], широко используемая барокко[4], ситуация «eêtre» – «paraître» оригинально решается писателем с использованием определённых классических приёмов.

Стараясь избежать прямого назидания, писатель не даёт авторских оценок героев: разнообразные анекдоты, которыми обмениваются Эне и Фенест, становятся «примерами», их характеризующими. Функция назидания приближает анекдоты «Авантюр» к новелле нового времени, которая претерпевает процесс романизации (ср. «Назидательные новеллы» Сервантеса)[5]. Разрешение каждой из ситуаций диалога имеет дидактический смысл (посрамление Фенеста, правота Эне). Принципы дидактики в «Авантюрах» совпадают с тенденцией сатиры и реально-бытовых романов первой половины XVII в. Дидактичность станет одним из существенных признаков жанра романа для Сореля, Тристана л’Эрмита, Скаррона, Фюретьера.

В жизненных ситуациях-«примерах» есть тот смысл «испытания» героя (но с отрицательным итогом-оценкой), который идёт, с одной стороны, от классического рыцарского понимания «aventure»[6], присутствующего в рыцарских романах, а с другой, совпадает с романным мотивом нового времени[7].

Сталкивая в споре мудреца, играющего простака, и поучающего дурака, д’Обинье бурлескно переосмысляет ситуацию наставления, известную ещё античному диалогу. Наивное «непонимание» («незнание») Эне в соотнесении с ложным умом и знанием Фенеста рождает типичную романную ситуацию[8]. Взаимодействие героев статично, но варьируется: автор хочет показать и осмеять Фенеста в самых разных сферах жизни. Каждый компонент повествования (темы двора, дуэлей, ухаживаний, войны, учения и другие) введён сознательно-рационалистически и решён антиномично: герои приходят к противоположным выводам, вытекающим из сути их характеров. Но дидактика в комическом повествовании принимает особую форму: каламбуров, неожиданных разрешений комических ситуаций, забавных парадоксов[9].

В «Фенесте» сосуществуют две формы повествования: от первого лица, которую использует барон, и от третьего лица – традиция большей частью новеллистических сборников, - к которой прибегает Эне. Авторский голос слышен только в «Argument», предпосланном диалогу. Двуединая изобразительно-описательная функция романного повествования проявляется весьма своеобразно: стихия описательности «Авантюр» заключена в рамки устной беседы-дискуссии, где один из героев (Эне) не только выражает авторскую позицию, но отчасти выполняет функцию повествователя-комментатора. В последней книге, в которой появляется ещё один оппонент Фенеста – Божё, это видно особенно отчётливо.

Многозначна и форма повествования от первого лица – средство самохарактеристики персонажей. Приём воспоминаний жизненных эпизодов помогает д’Обинье подчеркнуть иллюзорность Фенестовых «подвигов», порождает ту контрастную двуплановость[10], которая, по мнению многих литературоведов является признаком подлинно романного характера[11]. Эта двуплановость – «être», проглядывающая из-за маскирующего правду «paraître», отличает героя д’Обинье от пикаро-рассказчика, который всё знал, обьяснял все события однозначно, и они уже не могли получить иного толкования.

В «Авантюрах», в отличие от пикарески, нет и сюжетного принципа жизнеописания. От строгой хронологической последовательности плутовского романа откажется и Сорель, сохраняя в то же время некие возрастные этапы в истории своего героя. События жизни молодого Франсиона в принципе можно реконструировать в их действительной последовательности. У д’Обинье – и здесь он совершает отход от эпических принципов романа начала XVII в.- эпизоды из жизни Фенеста зачастую не связаны во времени, происходят в неопределённом «однажды». Рассказ Фенеста о себе, так же, как анекдоты и реплики Эне, - это фон дискуссии двух героев, призванный выполнить функцию их характеристики. Варианты образов главных героев и повторяющиеся ситуации, расширяя основной конфликт «Авантюр», одновременно отчасти «иллюстрируют» его. Тезисная проблематика – одна из форм дидактичности в произведении, способ обострить конфликт. Острота конфликта «быть» – «казаться», намеченного уже в ранней сатире, придаёт ему специфические романные черты. Проблематика «Фенеста», теснейшим образом связанная с нравоописательностью, содержит романное начало в его перспективе.

Мозаичное сплетение анекдотов бесконечно дробит картину действительности, не создаёт панорамного изображения современности, которое будет у Сореля или Скаррона. Но в повествовательной мозаике диалога «Авантюр» содержатся разнообразные нарративные приёмы – рассказы, монологи, проповеди, письма, эпиграммы, афоризмы. Они подчёркивают близость произведения д’Обинье с романной традицией той поры: и реально-бытовые, и любовно-психологические романы XVII в. содержали внутри основной множество других форм повествования. Унификация повествования как целого (последовательный отказ от авторского изложения) вносит в жизнеподобную форму диалога некоторую долю условности: рождается противоречие между реальным временем диалога и его романной формой.

Попытка создать в диалогической форме образцы-характеры, понимаемые в духе раннего классицизма как статические «носители вполне ярко выраженных нравственных качеств»[12], острота морально-психологического конфликта, открытая дидактичность, сочетающаяся с комическим изображением современности, – романные тенденции «Авантюр». Но отсутствие целостной сюжетной линии и авторского повествования существенно влияют на эпический облик произведения. Стремление определить жанр «Авантюр» приводит к необходимости обратиться к понятию переходного жанра, тяготеющего к романическому[13].

[1] Подробно об этом см.: Пахсарьян Н.Т. Формы повествования «Авантюр барона Фенеста» Т. А. д’Обинье. – В сб.: Актуальные проблемы курса истории зарубежной литературы XVII века. Днепропетровск: ДГУ, 1976.

[2] См. комментарий А. Вебера к изд.: Aubigné A. d. Oeuvres. P.: Gallimard, 1969.

[3] Mcfarlane L.D. Renaissance France 1470 – 1589. L. N. Y, 1974.

[4] Rousset J. La littérature de l’âge baroque en France. P., 1959.

[5] Еремина С. Сервантес-новеллист. – В кн.: Miguel de Cervantes Saavedra. Novelas ejemplares. M.: Progresso, 1076.

[6] Zumthor P. Essai du poétique médiévale. P., 1972.

[7] Бахтин М.М. Время и пространство в романе. – Вопросы литературы, 1974, № 3, с. 153 – 154..

[8] Бахтин М.М. Слово в романе. – В кн.: Вопросы литературы и эстетики. М.: ГИХЛ, 1975, с. 214.

[9] Подробнее об этом см.: Пахсарьян Н.Т. Цит. изд.

[10] Weber H. Structure el langage dans les “Aventures du baron de Faeneste” – In: De Jean Lemerre de Belges à Jean Giradoux. P., 1970, p. 116.

[11] Бахтин М. М. Поэтика Достоевского. М.: ГИХЛ, 1965; Kristeva J. Le texte du roman. The Hague – Paris, 1970.

[12] Аникст А.А. Теория драмы от Аристотеля до Лессинга. М.: Наука, 1968, с. 261.

[13] О переходных жанрах в литературе см.: Поспелов Г. Н. К вопросу о поэтических жанрах. – «Доклады и сообщения филологического факультета МГУ», Вып. 5, 1948.