АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Джон Фаулз (John Fowles) р. 1926
Волхв (The Magus) — Роман (1966, опубл. 1977)
Николас Эрфе родился в 1927 г. в семье бригадного генерала; после
кратковременной службы в армии в 1948 г. он поступил в Оксфорд, а через
год его родители погибли в авиакатастрофе. Он остался один, с небольшим,
но самостоятельным годовым доходом, купил подержанный автомобиль — среди
студентов такое встречалось нечасто и весьма способствовало его успехам у
девушек. Николае считал себя поэтом; зачитывался с друзьями романами
французских экзистенциалистов, «принимая метафорическое описание сложных
мировоззренческих систем за самоучитель правильного поведения... не
понимая, что любимые герои-антигерои действуют в литературе, а не в
реальности»; создал клуб «Les Hommers Revokes» (Бунтующие люди) — яркие
индивидуальности бунтовали против серой обыденности жизни; и в итоге
вступил в жизнь, по собственной оценке, «всесторонне подготовленный к
провалу».
Окончив Оксфорд, он смог получить лишь место учителя в маленькой школе
на востоке Англии; с трудом выдержав год в захолустье, обратился в
Британский совет, желая поработать за границей, и так оказался в Греции
преподавателем английского языка в школе лорда Байрона на Фраксосе,
островке километрах в восьмидесяти от Афин. В тот самый день, когда ему
предложили эту работу, он познакомился с Алисон, девушкой из Австралии,
что снимала комнату этажом ниже. Ей двадцать три, ему — двадцать пять; они
полюбили друг друга, не желая себе в этом сознаться — «в нашем возрасте
боятся не секса — боятся любви», — и расстались: он отправился в Грецию,
она получила работу стюардессы.
Остров Фраксос оказался божественно прекрасен и пустынен. Николас ни с
кем не сошелся близко; в одиночестве бродил по острову, постигая неведомую
ему ранее абсолютную красоту греческого пейзажа; писал стихи, но именно на
этой земле, где каким-то странным образом становилась ясна истинная мера
вещей, вдруг неопровержимо понял, что он не поэт, а стихи его манерны и
напыщенны. После посещения борделя в Афинах заболел, что окончательно
повергло его в глубочайшую депрессию — вплоть до попытки самоубийства.
Но в мае начались чудеса. Пустынная вилла на южной половине острова
вдруг ожила: на пляже он обнаружил синий ласт, слабо пахнущее женской
косметикой полотенце и антологию английской поэзии, заложенную в
нескольких местах. Под одной из закладок были отчеркнуты красным стихи
Элиота: Мы будем скитаться мыслью,
И в конце скитаний придем
Туда, откуда мы вышли,
И увидим свой край впервые.
До следующего уик-энда Николае наводит справки в деревне о владельце
виллы Бурани. О нем говорят не слишком охотно, считают коллаборационистом:
в войну он был деревенским старостой, и с его именем связана разноречивая
история расстрела немцами половины деревни; он живет один, очень замкнуто,
ни с кем не общается, и гостей у него не бывает. Это противоречит тому,
что Николае узнал еще в Лондоне от своего предшественника, который
рассказывал ему, как бывал на вилле Бурани и поссорился с ее хозяином —
правда, рассказывал тоже скупо и неохотно. Атмосфера таинственности,
недомолвок и противоречий, окутавшая этого человека, интригует Николаса, и
он решает непременно познакомиться с господином Конхисом.
Знакомство состоялось; Кончис (так он попросил называть себя на
английский лад) словно бы ждал его; стол для чая был накрыт на двоих.
Кончис показал Николасу дом: огромная библиотека, в которой он не держал
романов, подлинники Модильяни и Боннара, старинные клавикорды; а рядом —
древние скульптуры и росписи на вазах вызывающе-эротического свойства...
После чая Кончис играл Телемана — играл великолепно, однако сказал, что не
музыкант, а «очень богатый человек» и «духовидец». Материалистически
воспитанный Николае гадает, не сумасшедший ли он, когда Кончис
многозначительно заявляет, что Николае тоже «призван». Таких людей Николас
раньше не видел; общение с Кончисом сулит ему множество увлекательных
загадок; Кончис прощается, вскинув руки вверх диковинным жреческим жестом,
как хозяин — как Бог — как маг. И приглашает провести у него следующий
уик-энд, но ставит условия: никому в деревне не рассказывать об этом и не
задавать ему никаких вопросов.
Теперь Николае живет от выходных до выходных, которые проводит в
Бурани; его не покидает «отчаянное, волшебное, античное чувство, что он
вступил в сказочный лабиринт, что удостоен неземных щедрот». Кончис
рассказывает ему истории из своей жизни, и, словно бы в качестве
иллюстраций, их герои материализуются: то в деревне Николасу встретится
старик-иностранец, отрекомендовавшийся де Дюканом (если верить Кончису, в
тридцатые годы от де Дюкана он получил в наследство старинные клавикорды и
свое огромное состояние), то к ужину выходит призрак умершей в 1916 г.
невесты Кончиса Лилии — разумеется, это живая молодая девушка, которая
только играет роль Лилии, но она отказывается сообщить Николасу, для чего
и для кого затеян этот спектакль — для него или для Кончиса? Николас
убеждается и в наличии других актеров: перед ним появляются «живые
картины», изображающие погоню сатира за нимфой при Аполлоне, трубящем в
рог, или призрак Роберта Фулкса, автора книги 1679 г. «Назидание
грешникам. Предсмертная исповедь Роберта Фулкса, убийцы», данной ему
Кончисом «почитать на сон грядущий».
Николас почти теряет чувство реальности; пространство Бурани пронизано
многозначными метафорами, аллюзиями, мистическими смыслами... Он не
отличает правду от вымысла, но выйти из этой непонятной игры выше его сил.
Приперев Лилию к стене, он добивается от нее, что ее настоящее имя — Джули
(Жюли) Холмс, что у нее есть сестра-двойняшка Джун и что они — молодые
английские актрисы, приехавшие сюда по контракту на съемки фильма, но
вместо съемок им приходится принимать участие в «спектаклях» Кончиса.
Николас влюбляется в манящую и ускользающую Жюли-Лилию, и когда приходит
телеграмма от Алисон, которая смогла устроить себе выходные в Афинах, он
отрекается от Алисон. («Ее телеграмма вторглась в мой мир докучным зовом
далекой реальности...»)
Однако Кончис выстроил обстоятельства так, что на встречу с Алисон в
Афины он все же поехал. Они поднимаются на Парнас, и среди греческой
природы, которая взыскует истины, предавшись любви с Алисон, Николас
рассказывает ей все, чего рассказывать не хотел — о Бурани, о Жюли, —
рассказывает потому, что у него нет человека ближе, рассказывает, как на
исповеди, эгоистически не отделяя ее от себя и не думая, какое действие
это может оказать на нее. Алисон делает единственно возможный вывод — он
не любит ее; она в истерике; она не хочет его видеть и наутро исчезает из
гостиницы и из его жизни.
Николае возвращается на Фраксос: ему, как никогда, необходима Жюли, но
вилла пуста. Возвращаясь ночью в деревню, он становится зрителем и
участником еще одного спектакля: его хватает группа немецких карателей
образца 1943 г. Избитый, с рассеченной рукой, он мучится в отсутствие
вестей от Жюли и уже не знает, что и думать. Письмо от Жюли, нежное и
вдохновляющее, приходит одновременно с известием о самоубийстве Алисон.
Ринувшись на виллу, Николае застает там одного лишь Кончиса, который
сухо заявляет ему, что он провалил свою роль и завтра должен покинуть его
дом навсегда, а сегодня, на прощание, услышит последнюю главу его жизни,
ибо только теперь готов ее воспринять. В качестве объяснения творящегося
на вилле Кончис выдвигает идею глобального метатеатра («все мы здесь
актеры, дружок. Каждый разыгрывает роль»), и опять объяснение не объясняет
главного — зачем? И опять Николас боится понять, что этот вопрос не важен,
что гораздо важнее пробиться сквозь уколы самолюбия к истине, которая
неласкова и безжалостна, как улыбка Кончиса, и к своему истинному «я»,
которое отстоит от его самосознания, как маска от лица, а роль Кончиса в
этом, его цели и методы, в сущности, второстепенны.
Последний рассказ Кончиса — о событиях 1943 г., о расстреле карателями
жителей деревни. Тогда деревенскому старосте Конхису был предоставлен
выбор — собственной рукой пристрелить одного партизана, сохранив тем самым
восемьдесят жизней, или, отказавшись, подвергнуть истреблению почти все
мужское население деревни. Тогда он понял, что на самом деле выбора нет —
он просто органи чески не может убить человека, какие бы резоны ни
приводил рассудок.
В сущности, все рассказы Кончиса об одном — об умении различать
истинное и ложное, о верности себе, своему природному и человеческому
началу, о правоте живой жизни перед искусственными институциями, такими,
как верность присяге, долгу и т. д. И перед тем как покинуть остров,
Кончис заявляет Николасу, что тот недостоин свободы.
Кончис отплывает, а Николаса на острове ждет Жюли, как и обещала в
своем письме. Но не успел он поверить, что представление окончено, как
вновь оказывается в ловушке — буквально: в подземном убежище с
захлопнувшейся над ним крышкой люка; он выбрался оттуда далеко не сразу. А
вечером к нему приходит Джун, которая заменяет «метатеатр» другим
объяснением — «психологический эксперимент»; Кончис же якобы отставной
профессор психиатрии, светило сорбоннской медицины, финал и апофеоз
эксперимента — процедура суда: сначала «психологи» описывают в своих
терминах личность Николаев, а затем он должен вынести свой вердикт
участникам эксперимента, они же актеры метатеатра (Лилия-Жюли теперь
называется доктором Ванессой Максвелл, в ней для Николаев должно
сосредоточиться все зло, что причинил ему эксперимент, и в руку ему
вкладывают плеть, чтобы он ее ударил — или не ударил). Он не нанес удара.
И начал понимать.
Очнувшись после «суда», он обнаружил себя в Монемвасии, откуда до
Фраксоса пришлось добираться по воде. В комнате среди других писем нашел
благодарность матери Алисон за его соболезнование по поводу смерти дочери.
Из школы его уволили. Вилла в Бурани стояла заколоченная. Начинается
летний сезон, на остров съезжаются курортники, и он перебирается в Афины,
продолжая расследование того, что и как с ним в действительности
произошло. В Афинах он выясняет, что настоящий Конхис умер четыре года
назад, и посещает его могилу; ее украшает свежий букет: лилия, роза и
мелкие невзрачные цветочки со сладким медовым ароматом. (Из атласа
растений он узнал, что по-английски они называются «медовая алисон».) В
тот же день ему показывают Алисон — она позирует под окном гостиницы, как
некогда Роберт Фулкс. Облегчение от того, что она жива, смешалось с
яростью — выходит, она тоже в заговоре.
Чувствуя себя по-прежнему объектом эксперимента, Николае возвращается
в Лондон, одержимый единственным желанием — увидеть Алисон. Ждать Алисон
стало его основным и, в сущности, единственным занятием. С течением
времени многое в его душе проясняется — он понял простую вещь: Алисой
нужна ему потому, что он не может без нее жить, а не для того, чтобы
разгадать загадки Кончиса. И свое расследование он теперь продолжает с
прохладцей, только чтобы отвлечься от тоски по ней. Неожиданно оно
приносит плоды; он выходит на мать близнецов Лидии и Розы (таковы
настоящие имена девушек) и понимает, в ком истоки «игры в бога» (так она
это называет).
Приходит момент, когда он наконец понимает, что его окружает реальная
жизнь, а не Кончисов эксперимент, что жестокость эксперимента была его
собственной жестокостью к ближним, явленной ему, как в зеркале...
И тогда обретает Алисон.
Г. Ю. Шульга
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком
изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XX века. В 2-х
книгах. Энциклопедическое издание. – Книга I (A – И): – М.: «Олимп»; ООО
«Издательство ACT», 1997. – 832 с.; Книга II (И – Я). – 768
с. |